Надежда Мандельштам - Mифы и Легенды - Миф #2

Н.Я. сохранила рукописи поэта, его архив.

В принципе, в этом утверждении всё правда, но далеко не вся правда. И потому оно допускало различного рода интерпретации, вплоть до мифологизации как  самой Н.Я., так и ее сторонниками и, наконец,  случайными журналистами.

Конечно, нельзя не согласиться с Олегом Лекмановым, который пишет на стр. 342 своей книги "Осип Мандельштам", Москва, Молодая гвардия" (2009):

“Кажется, никому еще не приходило в голову оспаривать решающую и героическую роль Надежды Яковлевны в деле сохранения литературного наследия Осипа Эмильевича Мандельштама.”

Правда, при этом Лекманов сразу же добавляет:

“Хотя это, понятно, не означает, что корректному текстологическому и литературоведческому анализу не могут быть подвергнуты предложенные ею варианты отдельных Мандельштамовских строк или, скажем, отстаиваемая Надеждой Яковлевной композиция воронежских стихов поэта.”

Мы уже знакомы с некоторыми  “предложенными ею вариантами отдельных Мандельштамовских строк", которые  были далеко не невинны и которые иначе, чем фальсификацией, не назовешь. Cм., например, в нашем предыдущем посте высказыния выдающихся мандельштамоведов Михаила Гаспарова:

“вдова Мандельштама, Надежда Яковлевна… фальсифицировала сохраняемые ею мандельштамовские тексты - выдавала ошибки своей памяти за авторскую волю.” (здесь и далее жирный шрифт мой - Э.Ш.)

и Омри Ронена:

"…веселая и безответственная в молодости, стала злой святошей, искажавшей стихи и мысли спутника своей жизни после его мученической кончины.”  

Далее - более спокойное, но не менее сильное, суждение известного литературоведа В. Шубинского в его обзоре новых книг о Мандельштаме за 2006 год (http://magazines.russ.ru/nlo/2006/82/sh36-pr.html):

“В сущности, весь “ревизионизм” 1980—1990-х гг. сводился к избавлению от заданных ею (Надеждой Мандельштам - Э.Ш.) версий, интерпретаций и даже текстологических редакций”

Но вот что писала сама Н.Я.:

“Я уцелела и сохранила остатки архива наперекор и вопреки советской литературе, государству и обществу, по вульгарному недосмотру с их стороны.”   (Надежда Мандельштам, “Третья Книга”, Москва, Аграф, 2006,  стр.134)

и на стр. 132 этой же книги:

“Мне удалось сохранить кое-что из архива и почти все стихи, потому что мне помогали разные люди и мой брат Евгений Яковлевич Хазин.” 

Здесь уже упомянуты и помогавшие ей люди (как "разные") и ее родной брат. Немного ниже мы узнаем, кто были эти "разные" люди  и опишем их долю участия в хранении. Правда, нужно признать, Н.Я. иногда называет имена хранителей, но как-то между прочим, бегло (братья Бернштейны, Наташа Штемпель) или небрежно, как бы с издевкой (Эмма Герштейн). Мы постараемся восполнить этот пробел.

Вслед за Н.Я. пошли более или менее стандарные повторы, такие, например, как:

“Потому что было известно, что Надежда Яковлевна — тот человек, который сохранил рукописи. Ей мы обязаны стихами тридцатых годов, которыми мы зачитываемся и которых мы иначе бы не имели.”               

(см. интервью Юрия Фрейдина с Варварой Бабицкой (2008),  http://www.openspace.ru/literature/events/details/2061/)

“Но именно Надежде Мандельштам мы обязаны тем, что она сохранила наследие поэта”.

(Корреспондент НТВ Николай Булкин “Подвиг Надежды обессмертили скульпторы”, http://www.ntv.ru/novosti/193584/).       

Можно было бы продолжать и продолжать эти более или менее похожие друг на друга высказывания. Но иногда на "мифологизированной" почве вырастает и такое:

“В начале 50-х годов прошлого века Чита внесла свою лепту в сохранение наследия опального поэта, приютив на некоторое время его жену. Спасаясь от ареста, Надежда Мандельштам некоторое время работала на инязе Читинского пединститута. Факт, хоть и мало, но известен. До сих пор никто не задался целью установить каким образом Надежда Яковлевна попала в Забайкалье. Какая добрая душа помогла женщине укрыться в нашей глухомани, да так, что в местном КГБ никоим образом не зафиксировано (не замечено?!) ее присутствие? Тем не менее, в книге Лекманова "Осип Мандельштам" (серия "ЖЗЛ", М., "Молодая гвардия", 2009) имеется фотография, где Надежда Яковлевна сидит в окружении студенток ЧГПИ. И в этой же книге ее скитания по всей стране объясняются тем, что она меняла места жительства, спасая архив мужа, повсюду таская за собой большой и тяжелый чемодан.” 
 Галина Рогалёва “Будет ли в Чите улица Мандельштама?” http://www.stihi.ru/2011/05/15/5970
 

Ну что можно сказать об этом отрывке? Во первых, Надежда Мандельштам приехала в Читу, не спасаясь от ареста, а работать в местном пединституте. Приехала она по направлению, благодаря ходатайству первого секретаря Союза Писателей Алексея Суркова, И это не мало известный, а скорее общеизвестный факт (см., например, любую биографию Надежды Мандельштам). И именно этот факт дает ответ на драматический вопрос Рогалевой "Какая добрая душа помогла…?” Да все тот же Алексей Сурков. Хорошо, по крайней мере, что Рогалева, пусть по незнанию, назвала его “добрая душа”. Чего он не дождался от самой Н.Я., хоть и устраивал ее потом в Чебоксарский пединститут, в котором она проработала три года доцентом и завкафедрой. Вообще, Н.Я. обладала редкой особенностью не помнить добрa, которое ей сделали люди. Примеров тому нет числа. И, наконец, в книге Лекманова, которую журналистка упомянула, ничего не говорится о том, что “… она меняла места жительства, спасая архив мужа, повсюду таская за собой большой и тяжелый чемодан.” Н.Я. меняла места жительства, меняя работу (Ташкентский университет, Ульяновский, Читинский,Чебоксарский и Псковский пединституты). Все это время архив хранился не у нее. Но перед тем, как приступить к рассказу о том, у кого же он хранился, сообщаем, что статья Галины Рогалёвoй получила много отзывов - все положительные. Вот некоторые из них (см. Рецензии на произведение “Будет ли в Чите улица Мандельштама?”, http://www.stihi.ru/comments.html?2011/05/15/5970 ):

“СПАСИБО, дорогая моя Галина! Прочитала с удовольствием. Замечательно, что несёшь людям ценную информацию – душевно, легко и искренне!”

“Спасибо Вам, что вывели меня из заблуждения...”

“Галя, какая ты умница, что несешь людям эти золотые строки о великом поэте и его прекрасной жене!”

Как говорится, миф в действии! А вот реальность.

До войны. До лета 1941 года архив (вернее, оставшаяся после второго ареста Осипа Мандельштама часть архива) подолгу хранился братом Н.Я., Евгением Яковлевичем Хазиным. Истории с неудавшимися попытками ареста Н.Я. в Калинине ("Воспоминания" стр. 428 и "Третья книга", стр. 150 - 151), а затем и Струнино кажутся весьма странными до неправдоподобия и нуждаются в дополнительных подтверждениях. Мы посвятим этой теме отдельный пост.                                          

В эвакуации. Н.Я. вывезла рукописи в эвакуацию и хранила их до ноября 1944 г., когда Анна Ахматова взяла их с собой в Москву и передала Эмме Герштейн.

Эмма Герштейн. С 1944 г. по конец августа 1946 г. архив хранила Эмма Герштейн. Здесь мы сделаем небольшое отступление. На стр. 157 своей "Третьей книги" Н.Я. в довольно развязном тоне обвиняет Эмму Герштейн в трусости. Мол, испугалась августовского постановления ЦК (а кто же его тогда не испугался?) и отдала Н.Я. мандельштамовскую папку со стихами. Н.Я. пишет:

"В ее трусости, надо сказать, не было ни малейшего здравого смысла. Гибель прошла гораздо ближе к ней, когда уничтожили семью Канелей (так что ли), к которой был очень близок отец Эммы. Это, в сущности, была его вторая семья. Но Эмма почему-то не испугалась."

Почему же не испугалась? Испугалась, и даже очень. Настолько, что не говорила об этом никому, даже самым близким друзьям, в числе которых тогда состояла и Н.Я. История такова. Отец Герштейн действительно был близок к  Александре Юлиановне Канель, организатору и первoму главнoму врачу Кремлевской больницы. Помимо этого доктор Канель была лечащим врачом Калинина, Каменева , Молотова и их жен, Крупской, Марии Ильиничны Ульяновой, и (что очень важно) Надежды Сергеевны Алилуевой, жены Сталина. И вот после самоубийства (?) Алилуевой (это было 9 ноября 1932 года), врачам Канель, Левину и Плетневу предложили подписать заключение, гласившее, что Алилуева скоропостижно скончалась от острого приступа аппендицита. Они отказались, сославшись на врачебную этику, и этим самым подписали себе и своим близким смертный приговор. Каждому в свое время. Ясно, что было чего бояться Эмме Герштейн и в 1934 году, когда Осип Мандельштам назвал ее в числе слушателей его "Горца", и в 1938 году, когда Сталин расправлялся с Левиным и Плетневым на третьем Московском процессе, да и в 1946 году после печально известного постановления. И так до смерти Сталина. Ведь она была потенциальным носителем сведений о семейной драмe вождя. А такие люди редко выживали. Так что напрасно Н.Я. иронизировала в адрес Эммы Герштейн. Конечно, в этой истории Эммы Герштейн не было героизма. Но ведь не было героизма, на этот раз со стороны самой Н.Я., в куда более безобидной ситуации в следующем малоизвестном эпизоде. Н.Я. отказалась подписать письмо в защиту академика Сахарова в ответ на травлю Сахарова в связи с присуждением ему Нобелевской премии мира зa 1975 год. Из нескольких десятков человек не подписали письмо только двое, включая Надежду Мандельштам. Она  сказалa, что полностью согласна с письмом,  но подписывать его просто боится. Провожая Амальрика (это он пришел за подписью), она кивнула на дверь в прихожей: "Первый раз в жизни у меня отдельная уборная" (кстати, далеко не в первый). Конечно, советская власть была непредсказуема. Но все же трудно себе представить, что брежневский режим, провозгласивший как раз в это время так называемую разрядку, решится предпринять что либо против вдовы загубленного поэта, известной всему миру как автор книг, опубликованных на Западе и переведенных чуть ли не на все основные языки. По популярности она едва ли уступала самому Солженицыну, которого "великодушно" выслали из страны в 1973 году. Ну разве что выслали бы и ее (что почти невероятно), скажем в Париж. Кстати, о Париже. Небезынтересно, что и сама Н.Я. подумывала о Париже. См. на стр. 494 книги "Осип и Надежда Мандельштамы в рассказах современников", Наталис, Москва 2002:

“Когда Надежда Яковлевна собралась уехать насовсем в Париж, Наталья Ивановна (Столярова, дочь знаменитой эсерки Натальи Сергеевны Климовой, учaствовавшей в покушении на Столыпина в 1906 году, сама узница сталинских лагерей и вообще, легендарная личность - Э.Ш.) ей сказала: "Надежда Яковлевна, я категорически не советую Вам этого делать, ничего хорошего Вас там не ждет, и, пожалуйста, выбросьте это из головы."

Занятно, что та же Наталия Ивановна Столярова фигурирует в следующем рассказе Юрия Фрейдлина:

“Надежда Яковлевна про всяких людей написала в своих книгах массу всяких резкостей. И одна замечательная женщина, Наталья Ивановна Столярова, которая сюда приехала из Франции в тридцать шестом году и сразу была посажена, говорила Надежде Яковлевне: мол, напиши вы все это за границей и живи вы там, вас разорили бы процессами о диффамации. Да. Конечно. Но она же написала это не там, а здесь! И здесь она рисковала совсем другим. А пусть бы те, кто был недоволен, написали свою версию — и опубликовали бы на Западе, и рисковали бы тем же самым? Не нашлось желающих.” 

(см. интервью Юрия Фрейдина с Варварой Бабицкой (2008),  http://www.openspace.ru/literature/events/details/2061/)

Здесь Юрий Фрейдин совершил две непростительных (для столь  умного человека) ошибки. Во-первых, он фактически признал, что там (на Западе) лгать нельзя - засудят, а у нас можно. Чем и воспользовалась Н.Я. Вторая ошибка - eгo лживoe восклицание: “Не нашлось желающих.” Как это не нашлось? А как же Лидия Чуковская, с которой сам Фрейдин полемизировал в том же интервью с Балицкой? Ведь Лидия Чуковская, самый яростный и непримиримый оппонент Надежды Мандельштам,  именно здесь написалa повесть "Софья Петровна" о большом терроре 1937-1938 гг, в котором погиб ее муж, сразу по следам трагических событий (что было абсолютно расстрельно), и после бесполезной попытки опубликовать повесть здесь (1962), переправила ее на Запад.Повесть «Софья Петровна» после публикации ее на Западе в 1965 г. была переведена на многие языки, в 1966-1967 гг. передавалась радиостанциями, вещавшими на СССР. А открытое письмо Михаилу Шолохову от 25 мая 1966 года, написанное здесь и посланное в Правление Союза писателей СССР, в редакции газеты "Правда", газеты "Известия", "Литературной Газеты", конечно не опубликованное и посланное на Запад?
Сразу после этих публикаций и передач по западным радиостанциям, вещавшим на СССР, последовала реакция КГБ:

- 26 октября 1966 года старое ленинградское дело Лидии Чуковской 1926 года (!!!) срочно затребовали в Москву "в связи с оперативной необходимостью".

  

- 18 декабря 1967 года зам. начальника Московского управления КГБ сообщил в Ленинград: "Нами разрабатывается Л. К. Чуковская, поэтому прошу Вас архивное уголовное дело 13608 временно оставить нам".

- И наконец, последовало письмо председателя КГБ Ю. Андропова (будущего генсека) в ЦК КПСС от 14 ноября 1973 года, упоминающее контр-революционную деятельность Лидии Чуковской, начиная с 1926 (!) года. 

Неужели Юрий Фрейдин всерьез думал кого-либо убедить в том, что Лидия Чуковская рисковала меньшим, чем Надежда Яковлевна?

На этом закончим затянувшийся рассказ о хранении архива Эммой Герштейн.Братья Бернштейн. С конца августа 1946 г. по 1957 г. (одиннадцать лет!) архив хранился у братьев Бернштейн - Сергея Игнатьевичa Бернштейнa, выдающeгoся лингвистa, и Игнатия Игнатьевича Бернштейна, известного под писательским псевдонимом Александр Ивич. Это был не только самый длительный, но и самый опасный период хранения архивa - сразу же после печально известного постановления о журналах "Звезда" и "Ленинград", упоминавшего Ахматову и Зощенко и буквально потрясшего всю культурную жизнь страны и вызвавшего панику в литературных кругах. А в черные времена "борьбы с космополитизмом" оба брата пострадали лично.В 1949 г. Сергей Игнатьевич Бернштейн был уволен c филфака МГУ с формулировкой "за антипатриотические выступления, выразившиеся в проповеди буржуазного идеалистического языкознания, и открытого выступления против советского материалистического языкознания”, a  Александр Ивич был объявлен «космополитом», причем Фадеев назвал его «врагом № 1 в детской литературе». C таким фадеевским ярлыком это означало нищенское существование в ожидании вполне возможного ареста. Особенно после статьи в "Правде", посвященной Ивичу и объяснявшей смысл его преступления - ведь он похвалил в печати книгу Поля де Крюи "Охотники за микробами", оскорбив всю русскую литературу. Осенью 1957 года, когда было принято решение напечатать стихи Осипа Мандельштама в престижной Библиотеке Поэта и Николай Харджиев был назначен рабочим редактором будущей книги, Н.Я. Мандельштам позвонила Александру Ивичу и сказала: " Саня, передайте то, что я у вас оставляла, Коле Харджиеву.” По воспоминаниям дочери Ивича, Софьи Богатыревой, отец был глубоко обижен как небрежным тоном, так и тем фактом, что Н.Я. прибегла к услугам посредника, с которым Ивич находился в натянутых отношениях, о чем Н.Я. было хорошо известно. Александр Ивич передал архивную папку (с описью и распиской), но не лично Харджиеву, а брату Н.Я., Евгению Яковлевичу Хазину, секретарю только что образованной Комиссии по литературному наследию Мандельштама. Все это привело к взаимному охлаждению отношений между Александром Ивичем и Н.Я. Произошел, так называемый "тихий разрыв". Интересно, как описывает этот акт передачи сама Н.Я. в своем письме Харджиеву от 5 октября 1957 года:

“Сейчас получила письмо Жени о Саньке и архиве. Я чувствовала, что будет пакость. Немедленно пишу Жене, чтобы всё взял и дал вам. Хамство.”

Ничего не скажешь, действительно хамство.

Итак, после одиннадцати лет хранения архива и активной совместной работы над ним Александр Ивич и его брат уже были не нужны. Ведь книга стихов Мандельштама вошла в издательские планы Библиотеки Поэта и рукописи можно было не только абсолютно легально хранить, но и легально работать с ними. Для этого нужен был профессиональный текстолог-редактор, например, Харджиев. А лучше Харджиева не найти. Тем более, что последний очень хорошо знал стихи Мандельштама, любил его и дружил с ним. И Н.Я. было абсолютно наплевать, что у Александра Ивича натянутые отношения с Харджиевым. И потому звонок: Саня, передай-те то-то и то-то Коле Харджиеву. Одним словом, не нужен теперь Саня. Как не нужен теперь и Сережа (Сергей Игнатьевич Бернштейн). Ведь диссертация Н.Я. на тему "Функции винительного падежа по материалам англо-саксонских поэтических памятников" была не только написана, но и успешно защищена, что принесло ей не только звание доцента, но и должность зав. кафедрой. Удивительный факт - никто из биографов и литературоведов, не говоря уже о простых читателях, не обратил внимание на странное обстоятельство: ведь для работы над диссертацией на такую экстравагантную и в тоже время “актуальную” для советского провинциального пединститута тему как функции винительного падежа по материалам англо-саксонских поэтических памятников нужны как минимум. сами англо-саксонские поэтические памятники, a также существующая исследовательская литература (книги, статьи в журналах) о них. Трудно себе представить, чтобы диссертантка, т.е. Н.Я., могла найти хоть что-нибудь в библиотеках провинциальных пединститутов в Чите или Чебоксарах, где она в то время жила. Этот вопрос так бы и остался неотвеченным, если бы Софья Богатырева не проговорилась в своей публикации "Мой первый самиздат": “…но в частных беседах (Надежда Мандельштам - Э.Ш.) не раз повторяла: «Диссертацию мне написал Сережа», имея в виду Бернштейна.”  (http://vremyakultury.ru/moj-pervyj-samizdat/)

Вот как произошел "тихий разрыв" Н.Я. и Александра Ивича. Но были еще и "громкие разрывы".  Вот об одном таком "громком разрыве", на этот раз с самим Харджиевым (!), мы поговорим в нашем следующим посте. А здесь только добавим, что все эти разрывы, тихие и громкие, прекрасно объясняется одним свойством характера Н.Я., которое впервые отметил Борис Кузин, что для Н.Я. человек не имеет своей собственной абсолютной ценности и она его оценивает только в зависимости от его роли в ее жизни (более подробно см. наш пост http://nmandelshtam.blogspot.com/2013_02_01_archive.html ).